Росписная мебель. Мастерская Анастасии Немоляевой
ШКАФ
25 мая . Утро. Москва. Скарятинский переулок. Аня
Снятся розы. Лунный единорог подмигивает глазом из-под подстриженной челки.
Две мои фарфоровые куклы - Фанни и Дженни покачивают головами. На них кружевные шляпки и передники, в тяжелые косы аккуратно вплетены атласные ленты.
Я болею. Бабушка принесет мне в постель большую фарфоровую кружку с шоколадом, расписанную бабочками и райскими цветами. Она потрогает мой лоб губами и скажет, глядя на кружащуюся моль, одну из своих волшебных фраз:"И моль на что-то нужна. Ишь, как заставляет людей в ладоши хлопать".
Единорог подмигивает мне своим глазом.
Что это? Где я?
"Хозяйка! Спит она что ли… Вира помалу! Вира!"
Я просыпаюсь от стука в оконное стекло.
В окне веселая рыжеусая физиономия.
"Хозяйка, принимай Вещь!"
Взлетаю с постели, раздергиваю жалюзи, впускаю солнечный свет и прекрасное видение оасписанный зверями и цветами нежно-зеленый шкаф, висящий в люльке для малярных работ рыжей, как ботинок панка.
Единорог смотрит на меня с дверцы шкафа, лукаво, салютуя острым рогом.
Я распахиваю окно. Рабочий ловко перепрыгивает, держась за оконную раму, в комнату.
Семь минут и шкаф, расписанный рукою Анастасии Немоляевой, стоит у одной из стен комнаты в моей маленькой квартирке в Скарятинском переулке.
Рабочие ушли так же как и пришли через окно. Во всем этом есть что-то подколесинское из "Женитьбы" Николая Васильевича Гоголя.
Весна, смешно и хочется выпрыгнуть из самой себя от неожиданного, как обрушившийся на голову ворох солнечного света – майского счастья.
Так в детстве, когда подарок не один, а по нарастающей - все больше, больше, больше и уже кажется, что сам солнечный день становится твоим подарком. Дельфин в дельфинарии улыбается только тебе. Дома тебя ждет новая кукла.
А когда на именинном пироге задуты свечи и чай налит гостям в тонкие расписные чашки, звонят в дверь и у дверей стоит целый ящик бананов от Доктора Айболита из самой Африки.
Я открываю медным витым ключом дверцу шкафа и на меня обрушиваются розы- белые, красные, розовые- раскрывшиеся, полураскрытые, в бутонах. Сколько их? Они летят на меня и я от неожиданности падаю на них и понимаю, что они почему-то влажные и соленые, как море.
Шкаф, мой шкаф. Я глажу его рукой.
3 мая . Москва. Скарятинский переулок. Саня и Аня
-Эй! Перевернись на живот. Да нет, не так, перевернись чуть правее. Ты, что право от лево не отличаешь?
- Не отличаю.
- Да трудно тебе в жизни.
- Ничего, я не жалуюсь. А зачем это тебе?
- Да тут у тебя под журнал, там статья про Рамштайн хочу почитать.
- Так это ты статью хочешь почитать? Ты меня совсем не любишь, Саня?
- Как это не люблю. Я же с тобою сплю.
- Ну это не любовь.
- А что такое любовь?
- Любовь это исполнение мечты.
- Ну и есть у тебя мечта?
- Да, конечно.
- Не тяни кота за яйца, какая?
- А ты не будешь смеяться?
- …
- Я мечтаю о шкафе.
- Да шкаф бы тебе не помешал, - сказал Саня, оглядывая мою комнату,- Мои блузки, брюки и юбки на павловском стуле, громоздились, как ворона на ели из басни Крылова.
В открытом черном чемодане котенок Митяй играл со своим серым хвостом.
- "И все-таки почему шкаф?"
- В детстве я любила шкаф больше всего на свете. Это был мой дом, мой корабль, мой Кит.
Наша дача стояла у самой железной дороги. Я забиралась в шкаф и шум проходящих поездов казался мне шумом моря, а я была Ионой в Ките.
- Ионой шкафу.
- Шкаф скрипел, электричка ревела, бабушка…
- … тоже скрипела.
- Да ну тебя, Сань, я не буду тебе рассказывать.
- Да, котенок, я много потеряю.
Да мне пора уже. Ладно я пойду. Позвоню тебе.
- Когда?
- Ну на этой неделе точно или на той. Ага? Иди сюда, поцелую.Кстати, я завтра в Питер , к себе уезжаю.
24 мая . Москва. Большая Дмитровка.Кафе ПИРОГИ Те же и Андрей Петрович.
Вечером в кафе – книжном магазине ПИРОГИ , где среди книжных полок, за круглыми столиками, собираются студенты и сетевые литераторы, я встретилась с Саней. Вместе с ним пришел хозяин компьютерной фирмы Андрей Петрович, большой такой, кряжистый не меньше двух метров роста. Я его сразу про себя назвала Хозяином Тайги.
И заулыбалась про себя, представив себе компьютерную сеть, зазеленевшую молодыми весенними листочками и его, обходящим свои леса дозором.
Саня был сам на себя не похож. Аня - это, Аня-то. "Аня, почитай Андрею Петровичу свои стихи. Андрей Петрович, посмотрите какая у Ани голубая кожа на запястьях. Это кровь. Ее прабабушка была графиней"
"Да, Андрей Петрович, прабабушка –графиней, а бабушка - главным инженером тракторного завода в Восточной Сибири "
"Аня, а в самом деле почитайте свои стихи",- попросил Андрей Петрович.
И я сказала: "Стихотворение называется
УТРАТА ЧУДА.
Бабушка хранила как драгоценность
В неприкосновенности своей шкатулочки
Шелковое волшебство мгновения…
Гоняла нас, говорила: «Испортите, дурочки».
Китайская нежнейшая вышивка:
Два аиста на глубоком синем фоне
И веточка зацветающей вишни.
Хотелось положить чудо на ладони,
Послушать, о чем разговаривают аисты,
Настроиться на эту гармонию,
Почувствовать мира бескрайность…
А что потом было с вышивкой,
даже не помню… "
Все помолчали. Нам с подружкою заказали кофе с ликером Бейлис, мужчины мужественно пили коньяк Хенесси, закусвывали.
Правда, когда пришлось за все это платить, оказалось, что ни у Сани, ни у Пал Палыча денег с собой нет, а карточку "Виза" Петровича, для оплаты принимать наотрез отказывались.
Так что, пришлось мне расстаться со своими сбережениями, деньгами, которые я уже полгода собирала на шкаф.
Сама не знаю почему, но на Саню я обиделась.
Раньше я ему и не такое могла простить. Серая, она же белая питерская ночь, его ломки. Выстраиваемая на кухне, к моим приездам батарея бутылок.
"Саня", - сказала я ему на ухо, - "Саня! Отдай мое сердце!"
И представила себе, что никогда больше его не увижу. Что вся моя любовь к нему стекается лучами на узкое и острое веретено, наматывается луч за лучом, нить за нитью – и вот это уже не куделька, а солнечный мячик, который прыгает ко мне на живот, растворяется, проникает в меня и я чувствую ровное тепло в солнечном сплетении.
Саня вздрогнул и сказал, расширив зрачки: "Что? Что, ты сказала?"
Домой я возвращалась одна.
Ночью позвонил Саня, очевидно, добавивший к Хенесси водки и говорил, что любит меня и что я должна сейчас же поехать к Петровичу, которому очень понравилась.
"Ну, сделай это для меня. Он мне денег дает на проект".
Я назвала его подонком, но больно мне почему-то не было.
Ночью мне приснилось море. Шторм. И я тонула. Рядом плыл Саня, я тянула к нему руки и уже не понимала это море или мои слезы. Горе мое было целым морем. Саня схватил меня за волосы, ударил по лицу, – "Не дергайся. Утопишь"
Я почти потеряла сознание, а когда открыла глаза увидела, что у кромки волны стоит Пал Палыч. И он так грозно, так спокойно стоит, что море перед ним отступает, положив меня и Саню на белый песок к его ногам.
А потом Пал Палыч взял меня на руки и как ребенку, которого надо отвлечь от слез сказал, а ну-ка Аня посмотри, вон туда.
И я увидела Единорога.
А утром принесли этот шкаф полный роз.
У меня была мысль, что это Саня просит у меня прощения. Но это было так на него не похоже.
Можно сказать, что так фундаментально за мной еще никто не ухаживал.
Я ставила и ставила розы в вазы, банки и бутылки, которые только смогла найти. Я налила полную ванную воды и положила оставшиеся розы в нее. Их было так много. Утро пахло розами.
Мой халат, волосы, исколотые руки пахли розами.
Я была счастлива.
В одиннадцать часов позвонил телефон. Женский холодный голос сообщил мне, что в час дня мне назначена встреча и продиктовал адрес и номер офиса.
Какая встреча и с кем назначена я так и не успела спросить. Ее голос был похож на айсберг и презрение ко мне в подводной части этого айсберга, мрачно убивало насмерть презрением.
Потом звонил Саня несколько раз. Я бросала трубку.
25 мая . День. Москва. Новый Арбат. Аня и Андрей Петрович.
В тринадцать тридцать я уже была в офисе на Новом Арбате. Охранник проверил мою сумочку металлоискателем. Что-то запищало. Он позвонил по телефону вышла какая-то дама и прошелестев змеею, попросила открыть сумочку. Пищали мои ключи. Меня пропустили. Дама шла на высоких каблуках, высоко подняв голову, но плечи ее почему-то были опущены.
"Вас уже ждут", - сказала она мне.
- Кто ждет?
- А то Вы не знаете?
- Пройдите направо.
Она открыла карточкой дверь. Бледно-голубой палас сменился пушистым ковром. Это было бы похоже на жилое помещение, если бы не занимало целый этаж.
На стенах висели копии французских гобеленов пятнадцатого века. Я узнала "Борьбу сказочных зверей". Дверь красного дерева открылась. Пол блеснул лаком наборного паркета, именно таким, я любовалась в залах Эрмитажа.
Я подняла глаза вверх. На пороге комнаты Петрович делал мне приглашающий жест.
Краска бросилась в лицо. Почему-то его я сосем не ожидала здесь увидеть.
- Заходите, Анечка! Что Вас так удивило? Вы не думали, что это я Вас пригласил?
- Честно говоря, я думала, что меня приглашают на счет работы.
- Ну, считайте, что я Вас пригласил насчет работы.
- Давайте присядем.
И мы утонули в креслах.
Бледно-розовый шелк на окнах не закрывал вид на московские крыши. Старый Арбат, плыл в легком зеленоватом кружении зелени.Весна!
Павел Павлович, нажал на какую-то кнопку и сказал: "Агриппина Семеновна, кофе, пожалуйста и улыбнувшись добавил и "Бейлис", а потом обернувшись ко мне, продолжил как будто мы с ним и не расставались: " Скажите, Аня, Вы не хотите стать главным редактором поэтического сетевого журнала? С окладом, ну скажем, для начала пять тысяч долларов в месяц?"
- А еще я хочу Луну!
- Агриппина Семеновна, кусок лунной породы из шкафа номер семь.
- Так что Вы думаете о моем предложении, Аня?
- Я думаю, что за ним кроется. Вы, наверное, очень богатый человек.
- Наверное.
- И зачем Вам все это?
- Вам это может показаться странным, но в жизни каждого человека наступает момент, когда ему хочется сделать что-то еще. Можно коллекционировать произведения искусств, а можно…
- Таланты, я правильно Вас поняла?
- Вы меня совсем не поняли. И наверное, Вы откажетесь от моего предложения.Вы Анна относитесь к тому редкому роду женщин про которых поэт сказал: "Тебя не соблазнить не платьями, ни снедью…" Скажите есть ли в этой жизни хоть что-то, что может вызвать в Вас любовь?
- А зачем Вам это, Андрей Петрович?
- Видите ли Анна я хочу сделать Вам предложение.
- Пост редактора с долларовым окладом ?
- Другое предложение, личное. Я прошу Вас быть моею женою.
- Это так неожиданно. Я Вас совсем не знаю.
- Вот я и предлагаю Вам поработать вместе со мной, узнать меня лучше. Ну, как мне еще с Вами говорить. Хотите на колени перед Вами встану.
- Что же, пожалуй, хочу.
И он встал передо мною на колени.
Он стоял на коленях и молчал. И я молчала.
А потом, я сказала ему.
- Встань, не пачкай наши брюки.
17 августа . Санкт-Петербург. Саня
Анька глупая была, упертая. Я не люблю когда меня лишний раз грузят. Я легко хотел жить, как на крыльях летать. К тому же я человек из Питера, а она - москвичка.
С котенком своим она носилась, как с писнной торбой. Подхватит его, в клетку для перевозок посадит и раз в неделю ко мне в Питер. И тут нравоучения ее: "Саня, так жить нельзя, ты себя губишь". Так все живут, а умереть имеет смысл рано.
Про семью уже стала заговаривать.
А потом вкусы у нас были разные - стили , музыка. Она экстрима не понимала совсем, даже не прошлого, а позапрошлого века девочка – свечи, Гендель. С ней не жизнь была, а бег с припятствиями. Ты ей про Ромштайн и Шнура, а она тебе двенадцатый вариант перевода стиха Бодлера читает.
Это только с сильного бодуна нормально переносится когда девушка тебе перевод "Падали" Бодлера читает и спрашивает твое мнение. Они же все поэты, блин, переводчики.
Тут Петрович подвернулся. Реальный мужик, но тоже на всей этой культуре завернутый. Поэты, сайты, антиквариат. Четыре языка , полное собрание сочинений Бродского спонсирует.
И сколько не объясняй ему, что Шнур вставляет, а Бродский – нет, только криво улыбается.
Ну, встретились они. Он сразу на нее запал.
А мне она уже вроде и не нужна была, у меня , эта- Карина, что ли, появилась.
Ну и что, карта легла. Я понял, что она реально к нему уходит.
И когда это до меня дошло меня заколбасило и стало плющить. Кто этого не испытывал , тот не знает. Вчера еще – ну девчонка, каких много- живет удобно, рядом с ЦДЛ в Москве. А сегодня заскок на ней какой-то. Не могу без нее и все тут. Пло ночам снится. Бежит куда-то. зовет. И чем я к ней ближе, тем она от меня – дальше.
"Не приеду. У меня работа теперь."
Раньше кота в клетку и раз в неделю она у меня в Питере бутылки разгребает. Все терпела и Гурда, блюющего под Шнура и , что я девочку мог привести к себе потрахаться. Запиралась в ванной и плакала. Терпела.
А теперь :"Работа у меня!"
И чем дальше она от меня , тем мне нужней становится, дышать без нее не могу. Дурацкое чило жизни. Сижу как дурак один у себя на широком подоконнике, седьмой этаж . Внизу колодей двора, наш питерский,и думаю, что если на счет деять Аня не позвонит , то окно открою и…
Так что, в моей смерти прошу никого не винить.
Все люди за смертью в очередь стоят, только мы – панки лезем без очереди.
Спустя три года. Утро. Город Прага. Аня
Я в городе Прага, сижу в кафе "Лувр" за чашечкой черного кофе , листаю свой старый дневник.
Как просто я могла упустить свое счастье.
Мы с Петровичем вместе уже два года.
Нужно было многое пережить вместе: успех нашего сайта, самоубийство Сани.
Год назад у меня родилась дочка Анна Вторая, как называет ее Петрович.
И шутит, что у него, как у Гумилева две Анны- Первая и Вторая.
А я мечтаю о сыне, о его сыне с таким же характером как у него, у моего мужа.
Потому что знаю, что для его доброты и силы духа нет ничего невозможного.
Вчера он спросил у меня.
- Аня, а когда Ты поняла, что любишь меня?
- Когда поняла, что именно Ты мне напоминаешь больше всего.
- И что я больше всего Тебе напоминаю.
- Шкаф!
- Шкаф?
- Просто больше всего на свете я люблю именно шкафы, а ты не знал?